Неточные совпадения
Заряд
влетел в землю, никому не сделав вреда.
В это время один из молодых людей, лучший из новых конькобежцев, с папироской во рту,
в коньках, вышел из кофейной и, разбежавшись, пустился на коньках вниз по ступеням, громыхая и подпрыгивая. Он
влетел вниз и, не изменив даже свободного положения рук, покатился по льду.
Наконец виноватый Кузьма, насилу переводя дух,
влетел в комнату с рубашкой.
Казалось, как бы вместе с нею
влетел солнечный луч
в комнату, озаривши вдруг потолок, карниз и темные углы ее.
Черные фраки мелькали и носились врознь и кучами там и там, как носятся мухи на белом сияющем рафинаде
в пору жаркого июльского лета, когда старая ключница рубит и делит его на сверкающие обломки перед открытым окном; дети все глядят, собравшись вокруг, следя любопытно за движениями жестких рук ее, подымающих молот, а воздушные эскадроны мух, поднятые легким воздухом,
влетают смело, как полные хозяева, и, пользуясь подслеповатостию старухи и солнцем, беспокоящим глаза ее, обсыпают лакомые куски где вразбитную, где густыми кучами.
Спор громче, громче; вдруг Евгений
Хватает длинный нож, и вмиг
Повержен Ленский; страшно тени
Сгустились; нестерпимый крик
Раздался… хижина шатнулась…
И Таня
в ужасе проснулась…
Глядит, уж
в комнате светло;
В окне сквозь мерзлое стекло
Зари багряный луч играет;
Дверь отворилась. Ольга к ней,
Авроры северной алей
И легче ласточки,
влетает;
«Ну, — говорит, — скажи ж ты мне,
Кого ты видела во сне...
Глухой шум вечернего города достигал слуха из глубины залива; иногда с ветром по чуткой воде
влетала береговая фраза, сказанная как бы на палубе; ясно прозвучав, она гасла
в скрипе снастей; на баке вспыхнула спичка, осветив пальцы, круглые глаза и усы.
Прямо мне
в рот и
влетит, я его и проглочу-с, а это уж очень приятно, хе-хе-хе.
Тревога, крики ужаса, стоны… Разумихин, стоявший на пороге,
влетел в комнату, схватил больного
в свои мощные руки, и тот мигом очутился на диване.
Варвара. Э! Куда ей! Ей и
в лоб-то не
влетит.
Трудно передать словами, какою перепелкой
влетел в комнату молодой прогрессист.
Со двора,
в открытое окно, навязчиво лез унылый свист дудок шарманки.
Влетел чей-то завистливый и насмешливый крик...
— Я тоже видел это, около Томска. Это, Самгин, — замечательно! Как ураган: с громом, с дымом, с воем
влетел на станцию поезд, и все вагоны сразу стошнило солдатами. Солдаты —
в судорогах, как отравленные, и — сразу: зарычала, застонала матерщина, задребезжали стекла, все затрещало, заскрипело, — совершенно как
в неприятельскую страну ворвались!
За время, которое он провел
в суде, погода изменилась: с моря
влетал сырой ветер, предвестник осени, гнал над крышами домов грязноватые облака, как бы стараясь затискать их
в коридор Литейного проспекта, ветер толкал людей
в груди,
в лица,
в спины, но люди, не обращая внимания на его хлопоты, быстро шли встречу друг другу, исчезали
в дворах и воротах домов.
Он очень долго рассказывал о командире, о его жене, полковом адъютанте; приближался вечер,
в открытое окно
влетали, вместе с мухами, какие-то неопределенные звуки, где-то далеко оркестр играл «Кармен», а за грудой бочек на соседнем дворе сердитый человек учил солдат петь и яростно кричал...
В столовую птицей
влетела Любаша Сомова; за нею по полу тащился плед; почти падая, она, как слепая, наткнулась на стол и, задыхаясь, пристукивая кулаком, невероятно быстро заговорила...
Ручной чижик, серенький с желтым, летал по комнате, точно душа дома; садился на цветы, щипал листья, качаясь на тоненькой ветке, трепеща крыльями; испуганный осою, которая, сердито жужжа, билась о стекло,
влетал в клетку и пил воду, высоко задирая смешной носишко.
На жалобу ее Самгину нечем было ответить; он думал, что доигрался с Варварой до необходимости изменить или прекратить игру. И, когда Варвара, разрумяненная морозом, не раздеваясь, оживленно
влетела в комнату, — он поднялся встречу ей с ласковой улыбкой, но, кинув ему на бегу «здравствуйте!» — она обняла Сомову, закричала...
Тишина росла, углублялась, вызывая неприятное ощущение, — точно опускался пол, уходя из-под ног.
В кармане жилета замедленно щелкали часы, из кухни доносился острый запах соленой рыбы. Самгин открыл форточку, и, вместе с холодом,
в комнату
влетела воющая команда...
Она
влетела в комнату птицей, заставила его принять аспирин, натаскала из своей комнаты закусок, вина, конфет, цветов, красиво убрала стол и, сидя против Самгина,
в пестром кимоно, покачивая туго причесанной головой, передергивая плечами, говорила вполголоса очень бойко, с неожиданными и забавными интонациями...
— Знакома я с ним шесть лет, живу второй год, но вижу редко, потому что он все прыгает во все стороны от меня.
Влетит, как шмель, покружится, пожужжит немножко и вдруг: «Люба, завтра я
в Херсон еду». Merci, monsieur. Mais — pourquoi? [Благодарю вас. Но — зачем? (франц.)] Милые мои, — ужасно нелепо и даже горестно
в нашей деревне по-французски говорить, а — хочется! Вероятно, для углубления нелепости хочется, а может, для того, чтоб напомнить себе о другом, о другой жизни.
Она не окончила мысли, а раскрасневшаяся Катя
влетела в комнату.
Последний, если хотел, стирал пыль, а если не хотел, так Анисья
влетит, как вихрь, и отчасти фартуком, отчасти голой рукой, почти носом, разом все сдует, смахнет, сдернет, уберет и исчезнет; не то так сама хозяйка, когда Обломов выйдет
в сад, заглянет к нему
в комнату, найдет беспорядок, покачает головой и, ворча что-то про себя, взобьет подушки горой, тут же посмотрит наволочки, опять шепнет себе, что надо переменить, и сдернет их, оботрет окна, заглянет за спинку дивана и уйдет.
— Змея! — произнес Захар, всплеснув руками, и так приударил плачем, как будто десятка два жуков
влетели и зажужжали
в комнате. — Когда же я змею поминал? — говорил он среди рыданий. — Да я и во сне-то не вижу ее, поганую!
На третий день праздника она
влетает ко мне
в дорожном платье и с саквояжем, и первое, что делает, — кладет мне на стол занятые у меня полтораста рублей, а потом показывает банковую, переводную расписку с лишком на пятнадцать тысяч…
— А вы хотели бы на минуту
влететь в чужое гнездо и потом забыть его…
Ровно
в десять часов отворилась наотмашь моя дверь и
влетела — Татьяна Павловна.
В первый день Пасхи, когда мы обедали у адмирала, вдруг с треском, звоном вылетела из полупортика рама, стекла разбились вдребезги, и кудрявый, седой вал, как сам Нептун,
влетел в каюту и разлился по полу.
Она не только была необыкновенно оригинально нарядна, — что-то было на ней накручено и бархатное, и шелковое, и ярко желтое, и зеленое, — но и жидкие волосы ее были подвиты, и она победительно
влетела в приемную, сопутствуемая длинным улыбающимся человеком с земляным цветом лица,
в сюртуке с шелковыми отворотами и белом галстуке.
В это время
в комнату
влетела быстрым шагом маленькая, страшно безобразная, курносая, костлявая, желтая женщина — жена адвоката, очевидно нисколько не унывавшая от своего безобразия.
Солнце спустилось уже за только-что распустившиеся липы, и комары роями
влетали в горницу и жалили Нехлюдова. Когда он
в одно и то же время кончил свою записку и услыхал из деревни доносившиеся звуки блеяния стада, скрипа отворяющихся ворот и говора мужиков, собравшихся на сходке, Нехлюдов сказал приказчику, что не надо мужиков звать к конторе, а что он сам пойдет на деревню, к тому двору, где они соберутся. Выпив наскоро предложенный приказчиком стакан чаю, Нехлюдов пошел на деревню.
С доктором сделалась истерика, так что Привалову пришлось возиться с ним до самого утра. Старик немного забылся только пред серым осенним рассветом, но и этот тяжелый сон был нарушен страшным гвалтом
в передней. Это ворвалась Хиония Алексеевна, которая узнала об исчезновении Зоси, кажется, одной из последних.
В кабинет она
влетела с искаженным злобой лицом и несколько мгновений вопросительно смотрела то на доктора, то на Привалова.
— Вы бы-с… — рванулся вдруг штабс-капитан с сундука у стенки, на котором было присел, — вы бы-с…
в другое время-с… — пролепетал он, но Коля, неудержимо настаивая и спеша, вдруг крикнул Смурову: «Смуров, отвори дверь!» — и только что тот отворил, свистнул
в свою свистульку. Перезвон стремительно
влетел в комнату.
Зачем же я должен любить его, за то только, что он родил меня, а потом всю жизнь не любил меня?“ О, вам, может быть, представляются эти вопросы грубыми, жестокими, но не требуйте же от юного ума воздержания невозможного: „Гони природу
в дверь, она
влетит в окно“, — а главное, главное, не будем бояться „металла“ и „жупела“ и решим вопрос так, как предписывает разум и человеколюбие, а не так, как предписывают мистические понятия.
Тут уж он и совсем обомлел: «Ваше благородие, батюшка барин, да как вы… да стою ли я…» — и заплакал вдруг сам, точно как давеча я, ладонями обеими закрыл лицо, повернулся к окну и весь от слез так и затрясся, я же выбежал к товарищу,
влетел в коляску, «вези» кричу.
— Да чего тебе! Пусть он к тебе на постель сам вскочит. Иси, Перезвон! — стукнул ладонью по постели Коля, и Перезвон как стрела
влетел к Илюше. Тот стремительно обнял его голову обеими руками, а Перезвон мигом облизал ему за это щеку. Илюшечка прижался к нему, протянулся на постельке и спрятал от всех
в его косматой шерсти свое лицо.
— О, ведь я на мгновение, я войду и просижу
в пальто. Перезвон останется здесь
в сенях и умрет: «Иси, Перезвон, куш и умри!» — видите, он и умер. А я сначала войду, высмотрю обстановку и потом, когда надо будет, свистну: «Иси, Перезвон!» — и вы увидите, он тотчас же
влетит как угорелый. Только надо, чтобы Смуров не забыл отворить
в то мгновение дверь. Уж я распоряжусь, и вы увидите фортель…
— Как так твоя мать? — пробормотал он, не понимая. — Ты за что это? Ты про какую мать?.. да разве она… Ах, черт! Да ведь она и твоя! Ах, черт! Ну это, брат, затмение как никогда, извини, а я думал, Иван… Хе-хе-хе! — Он остановился. Длинная, пьяная, полубессмысленная усмешка раздвинула его лицо. И вот вдруг
в это самое мгновение раздался
в сенях страшный шум и гром, послышались неистовые крики, дверь распахнулась и
в залу
влетел Дмитрий Федорович. Старик бросился к Ивану
в испуге...
Да, ей захотелось вдруг посмеяться над тем и другим; прежде не хотелось, а тут вдруг
влетело ей
в ум это намерение, — и кончилось тем, что оба пали перед ней побежденные.
— Он и камни левшой бросает, — заметил третий мальчик.
В это мгновение
в группу как раз
влетел камень, задел слегка мальчика-левшу, но пролетел мимо, хотя пущен был ловко и энергически. Пустил же его мальчик за канавкой.
Произнеся это, Дмитрий Федорович так же внезапно умолк, как внезапно
влетел в разговор. Все посмотрели на него с любопытством.
Еще не допит чай, раздается страшный звон колокольчика, и
в комнату
влетают два студента, и,
в своей торопливости, даже не видят ее.
…Грустно сидели мы вечером того дня,
в который я был
в III Отделении, за небольшим столом — малютка играл на нем своими игрушками, мы говорили мало; вдруг кто-то так рванул звонок, что мы поневоле вздрогнули. Матвей бросился отворять дверь, и через секунду
влетел в комнату жандармский офицер, гремя саблей, гремя шпорами, и начал отборными словами извиняться перед моей женой: «Он не мог думать, не подозревал, не предполагал, что дама, что дети, чрезвычайно неприятно…»
При сем слове Левко не мог уже более удержать своего гнева. Подошедши на три шага к нему, замахнулся он со всей силы, чтобы дать треуха, от которого незнакомец, несмотря на свою видимую крепость, не устоял бы, может быть, на месте; но
в это время свет пал на лицо его, и Левко остолбенел, увидевши, что перед ним стоял отец его. Невольное покачивание головою и легкий сквозь зубы свист одни только выразили его изумление.
В стороне послышался шорох; Ганна поспешно
влетела в хату, захлопнув за собою дверь.
Вылезши из печки и оправившись, Солоха, как добрая хозяйка, начала убирать и ставить все к своему месту, но мешков не тронула: «Это Вакула принес, пусть же сам и вынесет!» Черт между тем, когда еще
влетал в трубу, как-то нечаянно оборотившись, увидел Чуба об руку с кумом, уже далеко от избы.
Я еще сидел
в ванне, когда с мочалками и мылом
в руках
влетели два стройных и ловких красавчика, братья Дуровы, члены-любители нашего гимнастического общества.
Зашел я как-то
в летний день, часа
в три,
в «Каторгу». Разгул уже был
в полном разгаре. Сижу с переписчиком ролей Кириным. Кругом, конечно, «коты» с «марухами». Вдруг
в дверь
влетает «кот» и орет...
Влетает оборванец, выпивает стакан водки и хочет убежать. Его задерживают половые. Скандал. Кликнули с поста городового, важного, толстого. Узнав,
в чем дело, он плюет и, уходя, ворчит...
После этого тихо и степенно каждый брал
в ложку по одному кусочку мяса, зная, что если захватит два кусочка, то от старшего по лбу ложкой
влетит.
За третьим выкриком следовало быстрое движение руки и
в журнал
влетала характерная егоровская двойка
в виде вопросительного знака.